На основе: Бакст Л.С. "Античный ужас"
“Мы осуждены умереть, чтобы дать воскреснуть новой культуре, которая возьмет от нас то, что останется от нашей усталой мудрости. Я уверен, что вы свидетели величайшего исторического момента итогов и концов во имя новой, неведомой культуры, которая нами возникнет, но и нас отметет...” Дягилев Сергей Павлович, создатель журнала «Мир искусства», один из основателей объединения «Мир искусства», антрепренер «Русских сезонов». 1905 год. Он уже упоминался, когда мы говорили о Н.С. Гончаровой. Ну а «Мир искусства» если и не упоминался почти везде, так незримо присутствовал. Как некогда Гоцци возражал Гольдони о том, что правда искусства не равна правде кухонных перепалок, так возражал Дягилев «Товариществу передвижных выставок». Правда, прекрасно, что ему не пришлось спорить с Академией, где греки и римляне ухитрились покрыться толстым слоем пыли и поблекнуть до серости.
В «Мире искусства» художники свободно ищут источники вдохновения – от народных гуляний у Кустодиева до сомовских версальских картинок. Главное, чтобы лубок и гравюра вдохновляли, а не повторялись. Образование должно быть основой для непрерывного поиска и рефлексии в областях далеких от простого морализаторства и нарратива. Дерзкий вызов и высоко поставленная планка. Гоцци я вспомнила не просто так. Дягилев был влюблен в Венецию, ее театральность, зрелищность. Его «Русские сезоны» явно вдохновлены комедией масок. “Я так люблю Венецию, что хотел бы, подобно Вагнеру, умереть там”, - писал он в 30 лет. Рановато для смерти, но такая уж сложилась жизнь у него. Он родился в 1872 году в богатой дворянской семье. Мать умерла в родах, семья Дягилевых разорилась, когда Сергею было 18 лет, первая неудачная постановка поставила крест на карьере композитора, да еще и обнаружился гомосексуализм. На тот момент очень опасная вещь. Это был непрощаемый грех, огромный груз вины и маргинальности. Его любовники, которых он делал мировыми звездами, бросали его, его журнал разорился, объединение закрылось, Россия его не пускала к себе, братья и сын были арестованы. Но это не мешало ему все время создавать, создавать и создавать. Или наоборот, разрушать и разрушать: правила, устаревшие нормы, запылившиеся формы. Опять же голландцы пишут о нем книги: Sjeng Scheijen Diaghilev: A Life. (нужен перевод названия) где говорится, что значение Дягилева для мировой культуры невозможно преувеличить. Что это он сделал знаменитыми Пикассо и Матисса, не говоря уже о русских художниках. Что шок, вызванный «Русскими сезонами» дал толчок искусству всего мира. Хореографы и танцовщики приходят на его могилу, чтобы поставить пуанты на мрамор, в надежде на такую же славу как у Нижинского. То, что мы «в области балета впереди планеты всей» заслуга исключительно Дягилева.
Но не подумайте, что потомки ему благодарны! Работы художников можно увидеть в музеях, именем П.М. Третьякова названа галерея, а С.П. Дягилеву, перевернувшему представления об искусстве сразу в нескольких его областях до сих пор нет даже памятника или музея. Хотя впрочем, в Перми, где дом Дягилевых когда-то собирал весь цвет русского искусства и назывался «Пермскими Афинами» есть музей при школе, уж лучше бы и его не было!
С. Дягилев писал: «Произведение искусства важно не само по себе, а лишь как выражение личности творца». Но ведь его личность тоже выразилась в произведениях художников «Мира искусства», поэтому для карты я воспользуюсь работой «его» художника.
Леон Бакст (Лев Самойлович Розенберг) родился в семье талмудиста в Гродно. Он вольнослушателем закончил Академию художеств и совершенно был очарован аристократами С.П. Дягилевым и А.Н. Бенуа (сыном архитектора и внуком придворного метрдотеля, искусствоведом и художником). Вначале он примыкает к объединению «Мир искусства», а потом вместе с Дягилевым начинает новый журнал «Мир искусства». Графика, сделанная для журнала прославила его. И Бенуа, и Бакст заслуживают отдельных рассказов, но я упомяну только о том, что Бакст был учителем Шагала. Основными были все-таки идеи, которые создавались в объединении и обсуждались в журнале.
«Мирискусники» отвергали современную им цивилизацию. Они считали, что культура должна в первую очередь опираться на сделанное в прошлом. Поэтому они искали идеал в античности, средневековой архитектуре, русской древней иконописи, в изяществе классического Петербурга и окружающих его дворцов. «Усталая мудрость» классического академического образования, обращенного стараниями Ренессанса к Афинам вспыхнула всей силой ее образов и смыслов в «Мире искусства». Но античная мудрость больше не нужна была в том виде, в котором ее усвоил Ренессанс, начавшийся все в той же Венеции, в столкновениях с византийской христианской усталой Грецией.
Мир Ренессанса и Просвещения стоял на пороге встречи с массовыми психическими эпидемиями, с бесчеловечностью новых войн, геноцида, манипуляций сознанием. Античный ужас разрушения культуры возвращается на плечах варваров Новейшего времени, не желающих быть рабами даже у самых утонченных и просвещенных. Утонченность считается варварами пороком, и не вовсе безосновательно, и чтобы не поддаваться порочным идеям, они заодно разрушают все остальное. В самом начале века «мирискусники» ощущают надвигающуюся грозу, но еще не знают, как повторят варвары России германцев, разрушая прекрасные усадьбы, уничтожая, а не присваивая накопленное богатство, меняя, а не изучая прекрасное искусство, так, как некогда это случилось в Риме. В предчувствии такой грозы и рождается в 1908 году полотно «Античный ужас», не столько замечательное само по себе, сколько точно отразившее самую суть настроений Мира искусства. |