Луна

Значение: ожидается обновление

На основе: Куинджи А.И. "Ночь над Днепром"

Свет Луны Нам придется вернуться немного назад к учителю Рериха Архипу Куинджи. Вот, что писал Рерих о нем:
«Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединена, и только ближайшие его ученики знали глубину души его. Ровно в полдень он всходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих: голубей, воробьёв, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетелись к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: «Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя». Незабываемо было зрелище этого седого и улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками; оно останется среди самых дорогих воспоминаний… Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным так, чтобы они не знали, откуда пришло это благодеяние. Неповторима была вся жизнь его…» А Репин говорил: «Иллюзия света была его богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи».
«Он наплодил столько учеников- визионеров, что точно и сам не без этого» - встретилась мне фраза в сети. Кроме Рериха его учениками были Рылов, Богаевский, Пурвит (основоположник латышской живописи), А.А Борисов (художник и этнограф, «певец Заполярья», «русский Нансен»), Латри (внук Айвазовского). Современники отмечали удивительное своеобразие его учеников, что было даже для новой Академии нехарактерно. Собственно, новой, передвижнической Академия стала всего на три года его преподавания (С 1894 по 1897) и только в его мастерской. То есть если до сих пор мы говорили о разных реформаторах, то сейчас речь идет о том, кто обозначил направление реформ и научил, как идти от индивидуальности художника. Перед нами учитель этих реформаторов, тот, кто проложил им путь.
Архип Куинджи родился в 1841 году в Мариуполе, в семье бедного сапожника-грека. Рано осиротел и должен был сам зарабатывать себе на жизнь. Пас гусей, служил у подрядчика по постройке церкви, потом у хлеботорговца, немного учился в училище, попытался поучиться у Айвазовского, и наконец находит надежный заработок – ретушёром у фотографов. Это позволяет ему уехать в Санкт-Петербург и в 1868 показать на выставке картину «Татарская сакля в Крыму». Благодаря этому он становится вольнослушателем академии. В 1872 г. получает звание классного художника. В 1877 г. вступает в Товарищество передвижников, а в 1879 г. его покидает, чтобы устроить выставку одной картины «Ночь на Днепре»; выставка эта имела огромный успех.
До сих пор многих завораживает эта работа, несмотря на то, что погубленная великим князем (он взял ее с собой в морское путешествие, отчего она очень потемнела и потеряла часть своего мистического обаяния). А оно было настолько велико, что все говорили о нем в один голос. Те, кто считал для художника нормой просто отражать действительность, и те, кто требовал большего, рационалы и визионеры – все соглашались, что работа эта наполнена неким космическим запредельным чувством.
В 1881 он показал так же еще несколько работ и больше своих работ не выставлял, а десять лет даже и не показывал.
Может быть, необходимо сказать, что Куинджи стал первым русским импрессионистом, но нисколько не повторял их приемы. Все, что он делал, казалось современником дерзким новшеством, прорывом, обретением новых возможностей живописи. Но если отвлечься от красок и прекрасной природы, то мы можем увидеть, что было кое-что еще.
Из множества встреченных мною восхищенных возгласов наиболее внятный и продуманный я встретила в статье Неведомского (Миклашевского М.П. (1866 - 1943)), члена организации «Народное право», созданной сразу после разгрома «Народной воли». Он был критиком, искусствоведом. Его взгляд немного в стороне от привычных для нас оценок событий и истории.
«Как бы ни любили мы наше современное молодое искусство со всеми его так интимно-дорогими нашему глазу завоеваниями, мы должны все же признать, что до широких обобщений, а особенно - до полной внутренней гармонии в трактовании действительности нашей пластике еще далеко. Как я высказывал, импрессионизм дает до сих пор преимущественно «кусочки» и «уголки» мира, дроби и фрагменты, а не целое...
Заглянув повнимательнее в самих себя, заглянув поглубже в творчества всех современных художников во всех областях искусства - поэтов, музыкантов, так же как и представителей живописи, скульптуры и архитектуры (особенно архитектуры) - мы, вероятнее всего, признаем, что беда или вина, если тут есть вина, заложена глубоко: в нас самих, в нашем душевном строе, в самом нашем мироощущении... Не в том ли она, беда, и состоит, и не потому ли она роковая, сейчас неизбывная, что дисгармонично и фрагментарно у нас самое восприятие нами мира? Что мироощущение и миросозерцание наши далеки от слитности, от итогов и синтезов, от сколько-нибудь стройной религии жизни? …
Немного мог бы я назвать произведений современной живописи, по поводу которых просилось бы на язык слово космос, которые наполняли бы душу ощущением возможности обнять этот «космос», этот мир...
И вот я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что и Куинджи сказал что-то новое в этом смысле. Пусть это - лишь первоначальный, робкий намек; но мне уже чувствуется здесь серьезное обещание... Недаром забирался он на свои излюбленные «вышки», недаром простаивал целые дни, пристально вглядываясь в небесные и земные просторы...
И, может быть, надо было сохранить «религиозность» духа нашей семидесятнической эпохи с ее гораздо более стройным (хоть и наивным, по сравнению с нашим) мироощущением, и в то же время быть высоко одаренным художником, зорким к существенным «внутренним» завоеваниям нового искусства, чтобы дать этот намек, «пролепетать» это обещание... Мне сдается, что старик Куинджи, живопись которого так же мало радует мой глаз, как мало радует его вообще вся лишенная вкуса пластика его эпохи, этот намек сделал в своих «космических» картинах...».
Ну а мне сдается, что это был не намек, а в полную силу могучего знания сказанное поколениям слово. Но как и положено лунным областям не всякому дано это слово услышать и понять.
Среди самого густого мрака николаевской реакции не передвижнические взывания к совести, не поиски в истории и мифологии подходящих героев, не религиозные чувства, а вот этот холодноватый спокойный свет над широкой свободной рекой давал другим художникам силы и желание творить.